Херувим (Том 2). Страница 2

Он заглушил мотор, вручную откатил мотоцикл к скале, прыгая на одной ноге, снял кроссовок, вытряхнул камушки. Тишина длилась меньше минуты. Едва он успел надеть кроссовок и оседлать мотоцикл, дорога загудела, задрожала, из-за поворота показалась огромная морда трейлера-водовоза.

Серебристая громадина, украшенная сине-красной рекламой пепси, занимала всю ширину дороги, одним боком терлась о скалу, вторым нависала над пропастью. Водитель не собирался сбавлять скорость, хотя отлично видел мотоциклиста. Деться было некуда. Единственный вариант- опираясь ногой о землю, медленно скакать назад вместе с мотоциклом, до тех пор, пока дорога не станет шире, а там, прижавшись к скале, пропустить этого урода.

С высоты, из кабины, темнело лицо водителя. Рядом маячил смутный женский силуэт. Молодой бородатый грек как будто дразнил, издевался, пер вперед, не давая опомниться.

- Придурок, мать твою! - выкрикнул мотоциклист по-русски, сплюнул и стал пятиться быстро, как мог. Глаза заливал горячий едкий пот, зеркало заднего вида было повернуто неправильно. Он знал, что где-то совсем близко надо свернуть. Трейлер негромко, насмешливо просигналил. Мотоциклист сильно вздрогнул и рефлекторно отшатнулся назад, подпрыгнув вместе с мотоциклом, чувствуя позади пустоту.

Вокруг все светилось, трепетало. Каждый оливковый лист, каждый кузнечик радовался жизни так, словно жить ему суждено вечно. Водитель грузовика вроде бы пытался тормозить, но неповоротливая махина стремительно двигалась вперед по инерции, слишком крут был склон.

"А вот это действительно все. Я сейчас сорвусь", - успел подумать мотоциклист.

Нога его описала высокую дугу, он отскочил от края, через долю секунды пустой мотоцикл скользнул в пропасть, и далеко внизу тяжело и страшно взорвалась морская гладь.

* * *

- Сегодня у нас последняя процедура, --сказала Юлия Николаевна, - на вас действительно все заживает как на собаке.

Сергей прикрыл глаза и подставил лицо под тонкий лазерный луч.

- Вы больше сюда не приедете? - спросил он.

- Нет. Через месяц я уберу оставшиеся рубцы.

- Мы опять встретимся здесь? - он кашлянул, чувствуя, что задает глупый вопрос.

- Сюда я больше не вернусь. Вероятно, вы тоже. Мы встретимся в клинике, в моем кабинете.

- А где ваша клиника?

- В центре Москвы, неподалеку от метро "Проспект Мира". Старайтесь беречься прямых солнечных лучей. На улице носите темные очки и кепку с большим козырьком. Брейтесь как можно аккуратнее. Я тут оставила вам специальные гели, жидкое мыло, крем. Пользуйтесь только ими. Там на коробочках все написано.

- Спасибо. Я понял.

- На здоровье, - она улыбнулась одними губами. Глаза оставались серьезными.

-- И все? - спросил, глядя в пол.

-Да. А что?

-Ничего.

Пока она складывала лазерный аппарат в чемоданчик, они оба напряженно молчали.

- Всего доброго,-сухо попрощалась она, подошла к двери и, кашлянув, добавила: - Пожалуйста, будьте осторожны.

Сергей резко поднялся, никак не мог попасть ногой в кроссовок. Юлия Николаевна уже открыла дверь.

- Подождите! - крикнул он так громко, что она вздрогнула. - Подождите, я провожу вас.

Он наконец обулся и так поспешно бросился к ней, что они столкнулись в дверном проеме.

- Простите, - он взял ее за плечи, совершенно машинально, как будто она сейчас упадет и надо удержать. Несколько секунд они стояли, не дыша и стараясь не смотреть друг другу в глаза.

- У вас шнурки развязаны, - сказала она.

- Да, спасибо, - он отступил на шаг, присел на корточки, завязал шнурки кроссовок, - я провожу вас до машины, если не возражаете, - голос у него стал совершенно деревянным.

- Конечно.

Она ходила страшно быстро, и он решил, что она спешит поскорее отделаться от него. Они молча шли по главной аллее к воротам. Он лихорадочно пытался придумать, что бы такое сейчас сказать, но в голове гудел безнадежный идиотский монолог, ни слова из которого нельзя было произнести вслух.

"Я больше никогда ее не увижу. Через месяц все будет по-другому, и неизвестно, удастся ли мне прийти к ней в клинику, потому что вообще ничего не известно. Одиночка, который выходит охотиться на Исмаилова, должен оставить завещание и заказать место на кладбище. Завещать мне нечего и некому. Меня вообще нет, я призрак, безымянная тень какого-то хлипкого мерзавца".

- Райский наконец объяснил вам что-нибудь? - спросила она чуть слышно, когда они подошли к ее вишневой "Шкоде".

- Да, у нас состоялась глобальная беседа.

- Ну и зачем понадобился весь этот жестокий спектакль и почему нельзя было заранее сообщить вам о пластической операции? Впрочем, можете не рассказывать, это, вероятно, тоже государственная тайна.

- Никакой тайны. Просто полковник очень-занятой человек. У него не было времени, чтобы поговорить со мной до операции. А поручить такой важный разговор кому-то другому он не счел возможным. Да Бог с ним, с полковником. Давайте лучше...

- Что? - она смотрела на него блестящими странными глазами. Она была почти одного с ним роста, впрочем, если бы не каблуки, то все-таки ниже на полголовы. Она смотрела и ждала, что еще он скажет на прощание, а он понятия не имел, как задержать ее хотя бы на несколько минут.

- Нет. Ничего, - пробормотал он сердито, - до свидания.

Она молча кивнула, отступила на шаг, открыла машину, села за руль. Он развернулся и, не оборачиваясь, зашагал по аллее. Мотор взревел, потом затих, и машина коротко, звонко просигналила. Он на секунду замедлил шаг и готов был бежать назад, но тут же понял, что Юлия Николаевна просто погудела охране, чтобы открыли ворота.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ

Владимир Марленович Герасимов долго и необычайно внимательно наблюдал, как колышутся занавески. Каждое движение белого кружевного полотна повторяла сиреневая четкая тень. Полукруглое окно было наполнено идеальной голубизной июльского греческого неба. Трехэтажная вилла Владимира Марленовича венчала невысокую отвесную скалу, округлым фасадом выходила в открытое море. Спальня была на третьем этаже. Из окна открывался строгий и прекрасный вид, море и небо, разделенные линией горизонта. Когда этот единственный пространственный ориентир таял в ночной темноте или в тумане, можно было на несколько секунд почувствовать себя парящим в невесомости.